Преданья старины глубокой - Страница 124

124

- Выбралась, бабуля, - спокойно кивнул Яромир.

- Что ж ты оплошал-то, яхонтовый?… Взобрался на тын - так уж перелазь, не сиди враскорячку! Надо было или дожарить, или совсем не трогать! Сестрица у меня стервь злонравная, злопамятная, не простит она вам эдакой шкоды!

- Не простит, - согласился Яромир. - Поможешь ли, бабуля?

- А это, милок, смотря в чем… - хитренько ухмыльнулась Овдотья Кузьминишна. - Ну давай, обскажи бабушке все как есть, ничего не утаивай…

Иван мгновенно заскучал. Яромир в очередной раз завел длинный и скучный разговор, в котором он, простой и бесхитростный княжич, понимал дай бог половину. А то и еще меньше.

Баба-яга и волколак толковали довольно долго. Яромир подробно рассказал старой ведьме обо всем, что только приключилось за последние седмицы. Та хмурилась, бормотала себе под нос, неодобрительно цыкала зубом.

То, что эти двое чуть не прикончили ее названую сестру-ведьму, Овдотью Кузьминишну нимало не огорчило - пусть хоть совсем сгинет, старая людоедка. Бабы-яги живут порознь, да и ладят меж собой хуже кошек дворовых. А вот то, что Кащей, оказывается, похитил ее бывшую чернавку, боярышню Василису… теперь уже княгиню…

Вот это младшей бабе-яге совсем не понравилось.

- Озорник Кащеюшка, ох, озорник… - недовольно ворчала она. - Ладно б для утех сладких девицу скрал - куда ж нормальному мужику без этого дела?… Так нет ведь - замкнет на семь замков, чтоб никому больше не досталась, а ключ в прорубь спустит… Ни себе, ни людям, скопидом проклятущий…

- Кхы-кхы, бабушка!… - робко подал голос Иван, смолотивший все печево в одно брюхо и окончательно заскучавший. - Попить не найдется ли чего-нибудь?…

- Попить? - оглянулась Овдотья Кузьминишна. - Да на здоровье, касатик, чего душе угодно! Вот сбитня хлебни, кваску ягодного, взвару сливяного! А то вот медовухи сладенькой испей или киселя вкусненького!…

Иван бросил взгляд на Яромира - тот еле заметно покачал головой. Кисель младшая баба-яга варила по тому же рецепту, что и средняя.

- Благодарствую, бабушка… а только мне б водицы простой… Так уж сладкого объелся - запить бы теперь…

- А, ну так этого добра во дворе довольно, - отмахнулась старуха. - Ступай, касатик, посмотри - там колодезь быть должна. Водица в ней добрая, студеная, аж зубы ломит…

Иван послушно вышел, оставив Яромира с бабой-ягой чинно балакать о всякой всячине. На поляне ярко светило нежаркое осеннее солнышко, в воздухе порхали последние бабочки, кружились комары-толкуны. Недолго им уже осталось плясать - у насекомой мелкоты век короток, живут от весны до осени, не более того. Где-то в ветвях стрекотала дряхлая сорока - печально, тоскливо, словно в плакальщицы нанялась.

Колодезь Иван отыскал не сразу - она притаилась позади избушки, в тени высокой березы. Княжич опасливо обошел кругом, стараясь не приближаться к корявым лапам-столбам - ему хорошо помнилось, как мчалась по чаще та, другая изба, как страшно она ревела выпью… Ей-богу, лучше б уж медведь-шатун погнался - все не так страшно…

Ольховые бревешки, сложенные в сруб, отмерили немало лет - похоже, одногодки с бабкой. Почерневший от старости, осевший под собственным весом чуть не до земли, колодец выглядел дряхлым дедом, присевшим на завалинке передохнуть. Не было при нем ни «журавля», ни «барана» - простая бадья, привязанная к шесту.

Иван привычно перекрестил колодец, перекрестился сам и бросил бадью в дыру - к темному водяному зеркалу. Внизу плюхнуло, веревка ослабла, потом снова натянулась - княжич, насвистывая песенку, принялся наматывать ее на руку.

На свет появилась бадья. Иван улыбнулся ей, как старому другу, поднес ко рту, уже заранее предвкушая на языке сладкую колодезную водицу… и захрипел от боли.

Из воды выметнулась жирная когтистая ручища, ухватывая княжича за горло. На солнце блеснула рыбья чешуя - Иван с ужасом разглядел в бадье жуткую харю водяного Белого озера.

- Бу што, та, бр-бр-бр и-у-бр-бр боррабрр мээ-а?! - послышалось из бадьи.

- Чего?… - тоненько пискнул княжич.

- Говорю - не позабыл еще меня, тать?! - трубно взревел водяной, высовывая наружу лоснящиеся губы. - Обкрадывать меня вздумали, паскуды?! Где Волхович?!

- Там! - пропыхтел Иван, не смея выпустить бадью. Цепко держит за горло чешуйчатая ручища - повиснет на ней тяжелый груз, так еще придушит, чего доброго!

- Где «там», гниль сухопутная?! - процедил водяной, не разжимая мертвой хватки. - Кадык вырву, коль брехать станешь!… Куда злато мое дели?!

- Ы-ы-ы… - прохрипел княжич, высовывая побелевший язык.

В локоть мягко ткнулось что-то теплое - будто ласковый котенок боднул головой. Иван скосил глаза - перевязь судорожно тряслась, ножны ходили ходуном. Самосек пытался выпрыгнуть из кожаной одежки, пособить хозяину.

Иван сглотнул, ощущая на горле холодную ладонь водяного. Его взгляд уперся в одну точку, ноздри раздулись, пальцы, удерживающие тяжелую бадью, напряглись и вздрогнули.

Время точно замерло. Как будто сам Числобог указал перстом, повелев мгновениям остановить неудержимый бег.

Иван резко разжал руки - бадья с густым гулом пошла вниз. Рука водяного принялась удлиняться, высовываясь все дальше из воды, пока не показалось мохнатое плечо. Когтистые пальцы сдавили горло княжича, тяжкое беремя повисло на нем камнем утопленника…

Но в ладони уже лежала рукоять меча-кладенца. Чудесный клинок отразил солнечный луч… пошел вниз… коснулся чешуи, оставив глубокий надрез… брызнула бледная рыбья кровь… лицо водяного болезненно исказилось…

124