Преданья старины глубокой - Страница 126

126

- Ну чего опять?! - плаксиво заныл тот, недовольно открывая глаза. - Уже и поспать не даешь!

- Спать - спи на здоровье. А храпеть-то зачем этак громко? Бабулю разбудишь - а ей в ночное…

- Ну да, как что, так Ванька виноват… - надулся Иван. - Ванька шумит, Ванька храпит, иди, Ванька, на сеновал дрыхнуть, не мешай добрым людям! Вечно так! А я что, виноват, что у меня храпунец?!

- Так я-то тем более не виноват, - пожал плечами Яромир.

Иван обиженно засопел, утер нос рукавом, прошелся по избе и уселся на другую лавку - подальше от вредного оборотня. Кот сонно приподнял голову, обнаружил рядом с собой чьи-то колени, немного подумал и вскарабкался на них, убаюкивающе мурча.

- Вот когда кошка во сне урчит - так говорят, что мурлычет! - продолжал обижаться княжич, рассеянно поглаживая сытого кошака. - А когда Иван во сне урчит - так говорят, что храпит! Что ж я - кошки хуже?! Где справедливость?!

- Да нету ее, - усмехнулся Яромир. - Жизнь вообще штука несправедливая…

Баба-яга тем временем мирно лежала на печи, отвернувшись лицом к стене. Мелкие перебранки гостей ее ничуть не тревожили. Но чуть только солнце коснулось небозема краешком, старуха тотчас спрыгнула на пол, подхватила помело и выбежала за дверь - точно молоденькая. Напоследок она обернулась и погрозила пальцем - наружу не сметь!

Выйдя на крыльцо, Овдотья Кузьминишна подняла руки, глубоко вдохнула и бросила помело перед собой. Прутья вздыбились, зашевелились, вокруг избы все осветилось мерцающими огнями - там, где Яромир разлил колдовское зелье.

Баба-яга закричала что есть мочи, сунула в рот два пальца и свистнула так, что обзавидовался бы сам Соловей Рахманович. Задул буйный ветер - сразу со всех сторон. Полуночный, полуденный, восходный, закатный - все ураганы и вихри, сколько их ни есть на белом свете, слетелись к избе на куриных ногах.

Яромир с проснувшимся Иваном едва удерживались на лавках - избушка тряслась, ходила ходуном, ветхую крышу грозило унести прочь. Еще чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть…

Но вот ветер постепенно становится тише. Перекрывая его рев, Овдотья Кузьминична выкрикнула срывающимся голосом:

- Гой вы, звери лесные и полевые, мохнатые и зубатые, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой!

Иван аж прилип к окну - из-за деревьев тенями выступали самые разные звери. Медведь, волк, лисица, куница, барсук, заяц, белка, хорь, даже зверь Арысь… на любой вкус, на любой выбор. Всякой твари по одной штуке - да не простые звери, а и в самом деле будто тени или призраки - колеблющиеся, полупрозрачные. Все они остановились у границы, очерченной колдовским зельем, и уставились на бабу-ягу неподвижными глазами.

- Всюду вы, звери, рыщете, всюду бродите, так не слыхали ль, где сейчас кот Баюн обретается, где он гуляет? - вопросила старуха.

Над поляной поднялся тонкий стон. На самой грани слышимости, едва различимый. Призрачные фигуры словно пели беззвучную песню - и в ней явственно слышалось короткое «нет». Баба-яга покачала головой и махнула рукой - вызванные звери исчезли так же бесшумно, как и появились.

- Гой вы, птицы наземные и поднебесные, пернатые и клюватые, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой! - крикнула Овдотья Кузьминишна. - Всюду вы, птицы, летаете, всюду порхаете, так не слыхали ль, где сейчас кот Баюн обретается, где он гуляет?

Все повторилось с полной точностью - только вместо зверей отовсюду слетелись тени птиц. Такие же смутные и призрачные, такие же молчаливые, точно так же не смеющие переступить очерченной границы. И они точно так же хором ответили «нет».

В третий раз воздела руки старая баба-яга. В третий раз закричала, уже совсем ослабелым голосом:

- Гой вы, гады болотные и водяные, скользкие и чешуйные, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой! Всюду вы, гады, ползаете, всюду плаваете, так не слыхали ль, где сейчас кот Баюн обретается, где он гуляет?

Третий раз оказался пуще всех. Солнце успело скрыться совсем, и во мраке проступили жуткие тени змей, лягушек, ящериц и вовсе несуразных чудищ. Холодные глаза неподвижно вперились в призвавшую их старуху, в беззвучном «нет» явственно проступала скользкая бессильная злоба.

- Ступайте… - разочарованно махнула рукой баба-яга, -…хотя нет, постойте! А все ли вы здесь?! Чую нехватку!

Послышался перекликающийся шепот, шорох… и явившиеся на зов гады неохотно признали, что одного из них в самом деле не хватает. Большой белой жабы. Овдотья Кузьминишна гневно топнула ногой, седые волосы взметнулись дымным клубом… но тут меж теней протиснулась мерцающая белая фигура - огромная жаба.

Бородавчатое чудище бесстрастно выслушало вопрос бабы-яги, задумалось, медленно-медленно раскрыло рот-кошель и зычно квакнуло. Лик Овдотьи Кузьминишны просветлел, она махнула рукой, приказывая всем прочим гадам убираться восвояси, и принялась слушать речь белой жабы. Та важно клокотала и раздувалась, неспешно докладывая обо всем, что знала.

Когда старуха вернулась в избу, ее встретили два ожидающих взгляда и один безразличный. Овдотья Кузьминишна усмехнулась, потерла сухонькие ладошки и воскликнула:

- Ну что, котики мои, любопытно?…

Черный кот широко зевнул и потянулся всем телом - ему любопытно не было. Однако Иван с Яромиром сразу обратились в слух.

- Поведала мне бабушка Жаба, что разыскивать нашего зверя нужно в земле Рязанской - в двадцати верстах на восход от града Мурома, - подняла костлявый палец баба-яга. - Есть там лесок дубовый - в нем-то котище Баюнчище и мышкует уж третью седмицу…

- Ловко! - обрадовался Иван. - А что, бабушка, нельзя ль так же смерть кащееву разыскать?…

126